Плачет, когда кто-то ломает его башню, которую он строил все утро. Плачет, когда мама уходит и оставляет его в саду. Плачет, когда его на улице большие мальчишки обидным словом назвали. Изверг, например. А он этого слова не знает, и ему кажется, что это нечто ужасное. И он бежит к маме, с плачем утыкается ей в живот, путано пытается объяснить… А мама так внушительно: «Немедленно перестань размазывать сопли. Ничего страшного не случилось, подумаешь, обозвали».
Самое удивительное, что он перестает плакать и молча идет в свой угол. Правда, что-то там горячо шепчет под нос. Подозреваю, что сочиняет всяческие жуткие казни для обидчиков.
Я спрашиваю маму, почему и зачем она не дает мальчику плакать.
Ответ меня не сильно удивляет, отчасти сердит.
Оказывается, для мамы самой непереносимо его горе, она не может видеть, как ребенку плохо. Она чувствительная и отзывчивая, когда он плачет – у нее перехватывает горло и подступают слезы. А ей в детстве объяснили, что плакать стыдно, вообще позор. Поэтому она и сама не плачет, и сыну не дает.
Вчера на приеме стали с одной мамой раскапывать её собственные детские чувства и переживания, а там тишина. Пустота и молчание. Помнит, как стоит посреди комнаты и ждет, пока обида пройдет. «Чего вам сейчас хочется?» - спрашиваю я. «Чтобы все чувства исчезли и их не было», - отвечает она. Мама запрещала плакать и возмущаться, вообще, любые негативные эмоции были вне закона. И годам к семи девочка так хорошо научилась все вытеснять и блокировать, что теперь, когда пятилетний сын позволяет себе швырнуть в стену игруху и, топая ногами, вопить «Дура! Дура! Дура!» - её накрывает волна паники и ярости одновременно. Паника потому, что накажут, а ярость потому, что она воспринимает сильную эмоцию сына как свою.
То есть, вы поняли? С одной стороны, мама находится в полнейшем слиянии (симбиозе) с ребенком, так, как будто он все еще часть неё. Нет представления о другом, как об отдельном существе. Поэтому она так хорошо его понимает. С другой стороны, раз малыш – часть мамы, то и реагирует она на него совершенно бессознательно как на саму себя: «Что ты ревешь, тряпка, соберись!». Повторяет автоматически мамины слова с мамиными же интонациями.
Потом из этих мальчиков вырастают красивые и сильные мужчины, они влюблюятся-женятся, и тут оказывается, что их жены хотят, чтобы муж был чувствительным! Чтобы понимал, разделял, сочувствовал, сопереживал. Догадывался о настроении, ловил невербальные знаки.
А у него это все отшиблено. Ребенок учится воспринимать эмоциональный фон в младенчестве, от мамы. Помните, эти все приговаривания «А кто это у нас тут проснулся? А что это у нас такая мордочка недовольная? А мы, наверное, описались?» - и так далее. Сначала описались, потом ушиблись, потом злая девочка в песочнице отобрала машинку – обидно же! А мама рядом, она называет чувства, смутные ощущения в теле, непонятные переживания. Названные, они становятся понятными, привычными, ребенок овладевает всем списком.
Или не овладевает. Если мама сама не слишком-то дифференцирует свои эмоции, её словарь состоит из пяти-шести обозначений состояния: «хорошо, плохо, нормально, я бешусь, весело». Отличить «грустно» от «я перепила и меня тошнит от похмелья» просто не в состоянии. Да, за малышом самым подробным образом ухаживают, водят на развивался, делают массаж, он опережает в росте возрастные нормы. Но совсем, совсем и окончательно, не различает внутреннее состояние. Даже осознать, что голоден или хочет в туалет – не может.
Став взрослым, такой человек просто не может назвать, что с ним сейчас происходит. Что с тобой сейчас? – Мне плохо.
Как тебе плохо? Тебе грустно, скучно, страшно, обидно – как?
А вот не знаю.
И начинается: «я думаю, что…Мне надо сделать вот что…»
Да не надо! Первично – почувствовать.
Так вот, возвращаясь к теме плачущих мальчиков. Хочется сказать: мамы, вы уж определитесь с легендой. Вам нужен Рыцарь без страха и упрека, Супермен, Герой и Мачо? Окей, но тогда готовьтесь получить в комплекте все, что прилагается: нечуткость, наплевательство на отношения ради цели, неумение договариваться и идти на компромиссы. Или вы хотите видеть рядом друга, помощника, близкого человека? Тогда в нагрузку пойдут и слезы, и неумение стоять стеной (потому что у стены по определению чувств нет), и очень неловкие страхи в обычной, в общем-то, ситуации.
На самом деле, вполне реально воспитать того, кто будет успешен в современном мире, кто сможет и с младенцем управиться, и карьеру достойную сделать. Но хорошо бы в процессе осознавать: что и для чего мы делаем. Вот когда стыдим малыша «что ты ревешь, как девчонка?» - это мы зачем?
Общество, мир изменились за последние 50 лет без войн и катастроф. То, что раньше было необсуждаемым условием выживания – стойкость, игнорирование собственных чувств, способность долго и без жалоб терпеть лишения и боль, стало атавизмом, признаком архаического строя. Понятно, что в ситуации террора, голода, оккупации ЧУВСТВОВАТЬ – смертельно опасно. Ты рассыплешься, развалишься, умрешь от ужаса, если хоть на минуту, на секунду задумаешься о том, что сейчас с тобой происходит, что делают с тобой другие люди. Включается одна из древнейших и мощнейших психических защит: изоляция, когда чувства и эмоции запираются в самом дальнем углу души и ключ от замка выбрасывается в никуда.
Потом война заканчивается, террористический режим сменяется более гуманным, «вегетарианским», людей перестают похищать и убивать без суда и следствия. А НАВЫК остается. И вот оно, уже третье и четвертое поколение, выросшее без войн и (почти) без насилия. А мамы все продолжают растить из сыновей воинов, разведчиков и пламенных борцов. Хотя современный мир нуждается в новых мужчинах: внимательных, чутких, эмпатичных.
Что может и должна сделать мама в ситуации, когда ребенок явно чем-то расстроен и плачет?
Перво-наперво – обнять и приласкать. Неважно, что там на самом деле произошло, сейчас ему больно, и грустно, и хочется, чтобы утешили. Не надо квохтать вокруг и причитать, просто прижмите его к себе и гладьте по голове. Кстати, и ваши собственные слезы и комок в горле так переждать легче. Главное, не рассыпайтесь от сочувствия сами. Вы сейчас – сама надежность и сила.
Разобраться в ситуации. Задать спокойным голосом проясняющие вопросы. Не уличающим и прокурорским тоном «А ты сам-то куда смотрел? А точно они первые напали?», а внимательно: «А что было до этого? А потом? А ты?».
Все это для того, чтобы назвать его (малыша) чувства правильно. Когда напали старшие мальчишки – ему, наверное, больно и страшно? А когда просто ушибся об угол, потому что летел сломя голову – просто больно? Или еще и обидно?
Когда чувства названы, они становятся управляемыми, с ними можно взаимодействовать. На этом этапе слезы обычно уже высыхают и ребенок в состоянии обсуждать произошедшее. Поговорите с ним, если он хочет, или поцелуйте в макушку и пусть бежит играть дальше.
Длительность и интенсивность горевания – важный симптом. Если ребенок плачет очень уж громко, хотя вам кажется, что проблема того не стоит, присмотритесь более внимательно к повреждениям, возможно, вы в первую секунду чего-то не заметили. Я помню, как однажды утешала вопящего во все горло сына, а он что-то совсем уж не успокаивался, а потом оказалось, что ВСЯ его спина – это одна сплошная рана, а под майкой не было заметно.
Иногда дети замечают, что на обычные обращения мама реагирует вяло, зато стоит зареветь – прибегает. Маме следует договориться с ребенком о каких-то других сигналах, кроме включения аварийной сирены.
В любом случае, стойкость и отвага воспитываются совсем иными средствами, нежели привычкой игнорировать собственные чувства.
Журнал «Страна Faberlic» № 36
26.01.2019
